Почему в казачьей станичной общине не было нищих? Кто помогал женщине если ее муж умирал на войне? Если в станицах были инвалиды, то кто о них заботился?  Сейчас существует понятие «социально незащищенные слои населения». Прежде так не говорили, но люди попадали в аналогичные ситуации. В статье кандидата исторических наук Антона Ивановича Зудина «Вдовы, сироты, калеки, нищие в социальной структуре Кубанского Казачества» рассматривается положение в казачьем социуме каждой из этих социальных категорий, описывается существовавшая система  поддержки, общественная и государственная, а также связанная с этими категориями, система традиционных взглядов и представлений.  С разрешения автора, публикуем статью с небольшими купюрами, разбив ее тематически на части. Первая посвящена вдовам.

Положение кубанского казачества как военно-служилого сословия, выполняющего функцию пограничного кордона на южных рубежах Российской Империи, неизбежно предполагало высокий уровень потерь мужского населения. Следствием продолжавшихся десятилетиями конфликтов с горским населением, противостояния геополитическим противникам Империи на Кавказском военном театре, по сути определивших содержание всей истории кубанских казаков, был постоянно высокий процент в казачьей среде так называемых социально обделенных категорий. Речь идет о лишенных своих кормильцев вдовах и сиротах, а также изувеченных калеках. Но вместе с тем сформировавшийся в столь суровых условиях высочайший корпоративный дух выработал и надежный механизм социальной защищенности этих категорий населения, всегда обеспечивавший для них необходимый прожиточный  уровень. Это относилось также и к одиноким беспомощным старикам и природным калекам (дурочкам), никогда не оставляемым станичным обществом на произвол судьбы. Уроженец станицы Кавказской белоэмигрант Федор Иванович Елисеев в этой связи отмечал в своих воспоминаниях, что «среди казаков никогда не было нищих, так как самая дряхлая старость обеспечена была общественной заботой».

 

Вдовы.

Пожизненная воинская служба казаков и связанные с ней длительные пребывания в боевых походах приводили к тому, что все тяжести сельского труда и воспитания малолеток перекладывались на плечи казачьих жен. Такое положение способствовало формированию высокого статуса женщины в обычно-правовой системе отношений внутри казачьего социума. Тем более таким высоким статусом обладали вдовы, по обычному праву наследовавшие статус покойного супруга-хозяина. На законодательном уровне права вдовы ограничивались лишь в области земельного владения: предоставление в пользование половины земельного пая мужа. Однако если у ней имелся хотя бы один ребенок, то она сохраняла за собой полный пай, если более трех детей — два пая (до достижения сыновьями 17-летнего возраста или выдачи дочерей в замужество). В случае повторного замужества вдова теряла право обладания паем покойного мужа.

Именно поэтому далеко не всегда следует говорить о вдовстве как социальной ущербности применительно к казачьему обществу. Наиболее высок был статус пожилых вдов, являвшихся главами больших семейств и осуществлявших жесткое руководство ими. Даже в случае физической немощи они сохраняли за собой статус и права главы семейства, уступая старшему из сыновей только общинные функции, например, представительство семьи на станичном сходе. Старейшая жительница ст. Губской А. Д. Резниченко вспоминала свою семью: «Вот это я хорошо помню. В нашей семье было́ двадцать два человека. И бабушкина мама была, старенькая уже. И её всегда на первое место. Была старшая да самого гроба. И так и померла. Она ничего не делала, а тольки приказывала. „Маминька, а что делать?“ „А куды надо итить?“ „А как что?“ Она пришла, а мать ей сказала: вот то, то надо делать». По-видимому, такое положение существенно отличалось от обычно-правовой практики русских крестьян некоторых губерний, у которых авторитет отца в семье был непоколебим, а передача статуса главы была возможна только от отца к старшему сыну. По некоторым данным, оно сохранялось какое-то время и в станицах Кавказского линейного казачьего войска, чье население первоначально относилось к сословиям государственных крестьян и однодворцев.

Положение молодых вдов определялось возможностью выбора: остаться в семье мужа, вернуться в семью родителей или выделиться самостоятельным хозяйством. Выбор обусловливался как объективными факторами, так и личным пожеланием невестки-вдовы. Оставаться в семье мужа невестку-вдову заставляло наличие у нее малолетних детей и невозможность вырастить их собственными усилиями, тем более если у невестки не было близких родственников, т. е. она была сиротой. Кроме того, по традиционным нормам женщина после замужества уже не принадлежала семье своих родителей, что, в частности, находило отражение в ритуале разрезания хлеба во время сватовства в случае согласия девушки на замужество (невеста — «отрезанный ломоть»). Поэтому далеко не всегда отец девушки имел желание (в том числе и по экономическим соображениям) принять ее назад. Менее всего затруднений для возвращения в семью родителей имела бездетная молодая вдова.

Наиболее распространенным и доступным способом отделения вдовы от родителей покойного мужа было ее выделение в самостоятельное хозяйство. В этом случае по нормам обычного права свекор не мог чинить невестке-вдове препятствий. Более того, помимо возвращения приданого, он предоставлял ей необходимые средства для обзаведения хозяйством: крупный и мелкий рогатый скот, домашнюю утварь. Зачастую строил ей на новом участке хату или покупал уже готовый дом. Следствием отказа свекра выполнять эти обязанности перед невесткой- вдовой было осуждение его станичным обществом. Например, в ст. Калниболотской был зафиксирован случай, когда, даже восемь лет спустя, свекор был вынужден для своей невестки «поставить хатенку»7. Но в большинстве случаев выделение вдовы происходило по обоюдному согласию с семьей мужа, без конфликтов и взаимных обид. Зачастую для невестки-вдовы свекор строил дом на своем земельном пае, и между ними сохранялись близкие родственные отношения: «Вот у Кати Дятьковой. Она жила долго у свекровей … Но ей же без мужа не интересно со свекровями жить… И они отделили её как положено: и хорошую хатку построили, и коровку дали, и овечек. Всё хозяйство ей дали. И также и присматривали. Сено дед косил, свёкор. Бабушка, если она на работе, идёт в обед управляется. Жили всё равно одной семьёй. Внуков подымали».

Дальнейший жизненный сценарий вдовы предполагал повторный брак либо безбрачие. Выбор брачного партнера для женщины-вдовы, имеющей детей, ограничивался, как правило, кругом мужчин-вдовцов. В этом случае вдова была обязана соблюсти годовой обет безбрачия, связанный с полным циклом поминовения покойного супруга, после чего она получала благословение священника на повторный брак. По церковным канонам третий брак допускался в исключительных случаях. Такое представление нашло отражение в распространенной пословице: «Первый брак от Бога, второй от людей, третий от черта». Как правило, брак вдовы и вдовца был предельно минимизирован и ограничивался только церковным чином благословения второбрачных и застольем в кругу близких родственников, без соблюдения традиционного круга свадебных обрядов и ритуалов, исполнения обрядовых песен и приготовления обрядовой пищи (каравая, шишек и т. п.).

Наиболее тяжелым было положение одиноких вдов, престарелых и оставшихся с малолетними детьми. В этом случае далеко не всегда им хватало пропитания со своего земельного пая, в том числе и по причине физической невозможности обрабатывать его. Так, в 1894 г. на общественном сходе ст. Кореновской беднейшим жителем станицы была признана вдова погибшего казака Мария Пустовойтова. К 1⁄2 имеющегося земельного надела одинокой престарелой вдове был назначен пожизненный ежегодный пенсион в размере 10 рублей, выплачиваемый из общественных средств. Очень часто общественная помощь являлась основным источником существования казачьих вдов.

Система государственной поддержки в виде ежегодного денежного пособия распространялась в первую очередь на вдов и сирот, «оставшихся после убитых в сражении и умерших от ран». Назначение пособий вдовам и сиротам казаков, умерших в мирное время, зависело от усмотрения Войскового правления. Как показывает анализ архивных дел об исходатайствовании денежного пенсиона, преимущество здесь имели офицерские вдовы. Назначение и размер выплат зависели от чина покойного мужа, оценки имеющегося имущества, количества малолетних детей (выплата дополнительного пособия на детей производилась до поступления сыновей на службу и до выхода дочерей в замужество), поведения вдовы и состояния ее здоровья. Для вдов нижних чинов по усмотрению Войскового правления предполагалась выплата единовременных пособий. В исключительных случаях ежегодное денежное пособие назначалось и им. Так, например, в 1845 г. вдове урядника г. Екатеринодара Татьяне Дьяченковой было выдано свидетельство «в том, что Ей по недостаточному состоянию, обширному семейству и потому еще, что муж Ея прослужил в Войске при письменных делах Войсковой Канцелярии до двадцати лет и усердно и беспорочно и при сидячей жизни приобрел болезненные припадки, лишившие его возможности продолжать дальше таковую службу, от которой он напоследок умер, подлежит в выдачу из Войскового казначейства в пособие из капитала общественного призрения тридцати рублевого серебром в год оклада».

Одной из разновидностей общественной благотворительности в Кубанской области являлся денежный сбор посредством обноса ктитором среди прихожан специальных церковных кружек. На «крайнюю неудовлетворительность сих сборов» указывалось, в частности, в определении Войскового начальства от 1863 г. с предписанием начальникам отделов «обратить особенное внимание» на сбор этих денежных средств. С 1876 г. деньги, собранные посредством церковных кружек, переходили в распоряжение Кубанского областного правления и были направлены на оказание помощи неимущим, не принадлежащим войсковому сословию. А с выходом Положения об общественном управлении станиц казачьих войск, Высочайше утвержденного 3 июля 1891 г., призрение неимущих членов простого казачьего сословия возлагалось полностью на станичные общества.

Наиболее распространенным видом общественной помощи вдовам были обработка ее земли и уборка урожая. По воспоминаниям старейших станичников деятельное участие в оказании подобной помощи принимал станичный атаман: «Она идёт до атамана и просит помочи. А вон знает атаман — кто как живёт. Вот мне можно пойтить помогнуть — иди помоги. Обязательно атаман приказывал». В 1919 г. в разгар Гражданской войны атаманом Таманского отдела был издан указ о принудительной первоочередной помощи семьям фронтовиков, вдовам и сиротам в уборке хлеба. Уклоняющихся от этой обязанности станичников наказывали денежными штрафами. Иногда зерно выдавалось вдовам и сиротам из общественного фонда.

Нормы христианской морали, являвшиеся основой соционормативных отношений в казачьем обществе, предопределили трепетное отношение ко всем несчастным и нуждающимся в посторонней помощи. Оказание повседневной помощи одиноким и престарелым вдовам являлось повсеместной нормой для казаков. Наиболее близкими людьми оказывались соседи. Помощь эта выражалась, помимо хозяйственного участия (обработка земли, заготовка дров и т. д.), и в виде предоставления продуктов питания. Широкое распространение среди казаков получила традиция тайной милостыни, т. е. оказание негласной помощи: «Ещё мне мама рассказывала. Были там семьи — кто вдовушка, много детей остается — подвозили дрова, чтоб она и не видела, и не знала. Она вышла, а там дрова или сено лежить».

/продолжение следует/